Стремительной походкой коротышка пересёк сквер и зашёл внутрь музея «Золотые Ворота».
Когда через мгновение Филимон встал и подошёл к этому же входу, то убедился в том, что музей закрыт на два амбарных замка.
Фил и с опаской глянул на свёрнутую в рулон карту. Старая ткань местами прохудилась, но, в целом, выглядела достаточно прочной, что было удивительно для её солидного возраста.
— Сезам — отворись, — буркнул Фил.
— Сезам — отворись! — Сашка вытряхнул из поеденного шашелем сундука длинный рулон плотной парусины. Старая ткань местами прохудилась, но, в целом, выглядела достаточно прочной, что было удивительно для её солидного возраста.
Филька отпихнул подальше от себя чей-то обглоданный временем череп, с любопытством откинул угол свёртка и посветил на него фонариком.
— Карта! — восторженно выдохнул он.
Не сговариваясь они оба ринулись по тесному кишечнику подземелья в сторону водопада, откуда, собственно, они и проникли в пещеры. Это был не первый поход юных следопытов по галереям и подземным ходам Вишнёвской крепости, но подобная находка им досталась впервые. Место это обнаружил Серёга, по кличке «серый». Фасад крепости, которая высилась на крутом берегу Днепра, видели все проезжающие мимо автомобилисты, но кроме скалолазов, проводивших тренировки на отвесных каменных стенах, в узкие бойницы не удавалось заглянуть никому. Вход с тыльной стороны форта был наглухо замурован, а небольшая ниша с красивым водопадом посредине — никуда не вела. Скалолазы божились, что в замурованных наглухо залах есть сабли, ружья и пистолеты, а также сундуки, оставшиеся с героических времён вольного украинского государства. В одном из многочисленных сражени, козацкое войско вначале долго и успешно оборонялось за стенами небольшого форта, а затем, неизвестно куда исчезло. Но не успели ляхи войти в крепость, как отряд внезапно появился в совершенно неожиданном месте, ударил по тылам польских шляхтичей, и те в панике бежали с места схватки.
История мало интересовала «серого», он мечтал о казацкой сабле и сундуке с золотом. Как и когда пришла в его голову гениальная догадка, никто не знает, но однажды утром он влетел в класс с выпученными глазами, и задыхаясь от волнения, выпалил шёпотом своим ближайшим соратникам по историческим изысканиям — Фильке и Сашке — несколько непонятную, но эмоциональную фразу:
— Вишнёвке пи...ц!
До конца третьего урока он мучил всех многозначительной и таинственной улыбкой, а с четвёртого — вся троица благополучно слиняла, ибо это был урок, к которому никто не приготовился, а являться к контуженому «физику» с невыполненным домашним заданием было смерти подобно. «Физик» бравировал своей войсковой травмой, и страшно вращая глазами, изрекал громовым голосом на дикой смеси русско-украинского киевского жаргона в адрес ленивых оболтусов свой приговор:
— Одиниця — це така птиця, что в конце году — не даёть переводу!
Благоразумнее было явиться к нему на дополнительные занятия, где уже сам факт прихода размягчал сердце наставника, и он помогал быстренько разобраться в действии «электрохворной» машины и в формулах электрических потоков.
Серёга подвёл приятелей к хорошо знакомой нише, стену которой они уже давно планировали взорвать к чёртовой матери, но мешало отсутствие достаточного количества взрывчатки.
— Ну, — иронично поглядел на пылающую от счастья рожу Серёги Сашка и добавил: — что сие означает?
— Чё, чё — хер через плечо! — воскликнул известный матерщинник и совершенно неожиданно для друзей шагнул в водопад, мерно сбрасывавший свой груз с высоты двух-трёх метров прямо перед ними.
Сашка и Филька обалдело переглянулись, а из-за водяного потока раздался приглушённый голос Серёги:
— Что, перебздели?
Трусость, в те времена, считалась главным пороком, и друзьям ничего не оставалось делать, как набрав, на всякий случай, полные лёгкие воздуха, шагнуть в водяной поток.
Толщина водопада оказалась настолько ничтожной, что они почти не промокли, а результат прыжка в неизвестность превзошёл все ожидания — они попали в помещение, из которого одна лестница вела на верхний этаж, к бойницам, а вторая — в тёмный подвальный проём.
Ничего путного в верхнем помещении обнаружить не удалось, а трубы, ведущие в подвал, подтвердили мысль о том, что водопроводное хозяйство города уже давно знало о секретном входе в крепость и, соответственно, искать там было уже нечего.
Тайна раскрылась, легенда рухнула вместе с надеждами на сундуки и сабли. Серый» с этого дня потерял к Вишнёвке всякий интерес и занялся поиском входа в дальние Лаврские пещеры, а Филька с Сашкой ещё не раз приходили сюда. Сам факт тайного хода вызывал неистребимый поток фантазии, и вот сегодня они рискнули проверить, что же может находиться в подземной части крепости.
В узком проходе приходилось ползти на карачках, к тому же очень мешала труба, по которой они ползли вдоль стен, выложенных из странного тонкого кирпича. Когда они упёрлись в хлам и мусор, загораживающий дальнейшую дорогу, то поначалу хотели вернуться, но азарт взял верх, и они принялись растаскивать прогнившие доски, укладывая их вдоль трубы. Грязная и тяжёлая работа была вознаграждена сторицей — перед ними открылась удивительная картина: зал, в котором можно было стоять в полный рост, оканчивался ступеньками, покрытыми днепровской водой. Тайна внезапного исторического манёвра была перед ними — подземным ходом отряды козаков вышли к лодкам и появились там, где их ждали меньше всего. К своему историческому открытию Сашка и Филька присовокупили несколько человеческих черепов, валявшихся вдоль стен, десяток совершенно современных патронов и вот теперь — карту!
Выбравшись на свет божий, друзья раскатали парусину на зелёной лужайке, ожидая увидеть, по меньшей мере, путь к зарытым сокровищам. На ткани действительно оказалась карта, но масштаб её вызвал полное недоумение, если не сказать — огорчение. Это была географическая карта двух земных полушарий, правда, очень выцветшая, но с вполне различимыми контурами океанов и материков. Никаких явных знаков и отметок, по которым можно было бы искать клады, на карте не было и в помине и Сашка, как всегда, сострил, вглядываясь в контуры материков и океанов:
— Думаю, это гимназисты свистнули карту, чтобы сорвать контрольную по географии!
Филька не возражал против этого утверждения, но карту свернул и утащил на чердак дома номер 16, по Большой Житомирской, где тайком от дворника мальчишки оборудовали нечто вроде комнаты отдыха. Здесь можно было укрыться от взглядов взрослых, посудачить о своём, пацанском, выкурить спокойно сигаретку, а то и треснуть пивка с таранкой.
Рыбу сушили прямо на этом же чердаке — этому процессу Филька выучился у отца, а на рыбалку, по секрету от взрослых, они отправлялись к лодочной станции на Матвеевском заливе. Там, на нехитрую снасть и правильно замешанное тесто клевала здоровенная краснопёрка, густира, а то и подлещик. Три-четыре часа ловли давали пару десятков рыбёшек, которых уже ожидала кастрюля с солью. Родители были уверены в том, что их чада проводили воскресный день в кинотеатре, но кино это было просмотрено уже заранее, на «пропасованных» уроках, а чада проводили время на чистом воздухе у великой реки.
Сашка никогда не ходил с мальчишками на рыбалку, но таранку с пивом трескал за милую душу. Он, вообще, не часто принимал участие в дворовых приключениях, но всё равно, уже давно стал самым близким Филькиным дружбаном. У Сашки была уникальная способность — его мгновенные наглые остроты приводили в содрогание учителей и вызывали ярость у любого объекта шутки. Природное остроумие дополнялось кропотливой и тиранической работой его мамы, женщины хорошо образованной, поддерживающей широкий круг общения с интеллигентной средой известных художников, критиков, музыкантов. Сашку терзали уроками игры на фортепьяно, дополнительными занятиями с учителями и примерами хороших манер, с которыми нужно появляться в приличном обществе. Часть этих мук Сашка приспособился разделять с Филькой — мама Сашки слыла большой демократкой и любила, когда Сашкины приятели приходили к сыну в дом. Более того, Фильке, как и Сашке, был куплен постоянный абонемент в Киевскую филармонию, и он вместе с другом умирал от скуки на занудных воскресных лекциях о великих музыкантах, но волей или неволей — слушал музыку Моцарта, Бетховена, Чайковского и других гениев.
В ответ на вырванные из жизни музыкальные часы, Сашке дозволялось выйти во двор, где он с упоением забывал обо всех гаммах и прелюдах, классно гонял в футбол, курил, лазил по заборам и крышам, и вообще, вёл нормальный человеческий образ жизни. Но главным его качеством, делавшим его незаменимым в любой компании, было чувство юмора. Он унаследовал его от своего отца, человека сохранявшего улыбку на лице при известии о любых неприятностях в жизни. Даже тогда, когда он шумел и отчитывал сына и его подельников за какие-ни будь прогрешения, казалось что он делает это все в шутку, и что через мгновение улыбка вновь появиться на его лице. Что и происходило на самом деле.